Стихи веры полозковой разных лет.

Вера Полозкова появилась из «Живого журнала», но со временем выходит на реальную сцену. У нее своя манера не только писать стихотворения, но и читать их - со сцены, в сопровождении гитариста или даже оркестра, в своем амплуа. Ее стихи мелодичные и душевные, а с музыкальной аранжировкой превращаются в маленькие живые истории.

«Снова не мы...»

ладно, ладно, давай не о смысле жизни, больше вообще ни о чем таком
лучше вот о том, как в подвальном баре со стробоскопом под потолком пахнет липкой самбукой и табаком
в пятницу народу всегда битком
и красивые, пьяные и не мы выбегают курить, он в ботинках, она на цыпочках, босиком
у нее в руке босоножка со сломанным каблуком
он хохочет так, что едва не давится кадыком

черт с ним, с мироустройством, все это бессилие и гнилье
расскажи мне о том, как красивые и не мы приезжают на юг, снимают себе жилье,
как старухи передают ему миски с фруктами для нее
и какое таксисты бессовестное жулье
и как тетка снимает у них во дворе с веревки свое негнущееся белье,
деревянное от крахмала
как немного им нужно, счастье мое
как мало

расскажи мне о том, как постигший важное - одинок
как у загорелых улыбки белые, как чеснок,
и про то, как первая сигарета сбивает с ног,
если ее выкурить натощак
говори со мной о простых вещах

как пропитывают влюбленных густым мерцающим веществом
и как старики хотят продышать себе пятачок в одиночестве,
как в заиндевевшем стекле автобуса,
протереть его рукавом,
говоря о мертвом как о живом

как красивые и не мы в первый раз целуют друг друга в мочки, несмелы, робки
как они подпевают радио, стоя в пробке
как несут хоронить кота в обувной коробке
как холодную куклу, в тряпке
как на юге у них звонит, а они не снимают трубки,
чтобы не говорить, тяжело дыша, «мама, все в порядке»;
как они называют будущих сыновей всякими идиотскими именами
слишком чудесные и простые,
чтоб оказаться нами

расскажи мне, мой свет, как она забирается прямо в туфлях к нему в кровать
и читает «терезу батисту, уставшую воевать»
и закатывает глаза, чтоб не зареветь
и как люди любят себя по-всякому убивать,
чтобы не мертветь

расскажи мне о том, как он носит очки без диоптрий, чтобы казаться старше,
чтобы нравиться билетёрше,
вахтёрше,
папиной секретарше,
но когда садится обедать с друзьями и предается сплетням,
он снимает их, становясь почти семнадцатилетним

расскажи мне о том, как летние фейерверки над морем вспыхивают, потрескивая
почему та одна фотография, где вы вместе, всегда нерезкая
как одна смс делается эпиграфом
долгих лет унижения; как от злости челюсти стискиваются так, словно ты алмазы в мелкую пыль дробишь ими
почему мы всегда чудовищно переигрываем,
когда нужно казаться всем остальным счастливыми,
разлюбившими

почему у всех, кто указывает нам место, пальцы вечно в слюне и сале
почему с нами говорят на любые темы,
кроме самых насущных тем
почему никакая боль все равно не оправдывается тем,
как мы точно о ней когда-нибудь написали

расскажи мне, как те, кому нечего сообщить, любят вечеринки, где много прессы
все эти актрисы
метрессы
праздные мудотрясы
жаловаться на стрессы,
решать вопросы,
наблюдать за тем, как твои кумиры обращаются в человеческую труху
расскажи мне как на духу
почему к красивым когда-то нам приросла презрительная гримаса
почему мы куски бессонного злого мяса
или лучше о тех, у мыса

вот они сидят у самого моря в обнимку,
ладони у них в песке,
и они решают, кому идти руки мыть и спускаться вниз
просить ножик у рыбаков, чтоб порезать дыню и ананас
даже пахнут они - гвоздика или анис -
совершенно не нами
значительно лучше нас

А она просто говорит, что надо жить у моря. Только бы морей на всех хватило.

— Что еще тебе рассказать?

Надо жить у моря, мама, надо делать, что нравится, и по возможности ничего не усложнять; это ведь только вопрос выбора, мама: месяцами пожирать себя за то, что не сделано, упущено и потрачено впустую - или решить, что оставшейся жизни как раз хватит на то, чтобы все успеть, и приняться за дело; век пилить ближнего своего за то, какое он тупое неповоротливое ничтожество - или начать хвалить за маленькие достиженьица и победки, чтобы он расцвел и почувствовал собственную нужность - раз ты все равно с ним, и любишь его, зачем портить кровь ему и себе?

Говорить «конечно, ты же бросишь меня», и воскликнуть торжествующе «так я и знала!», когда бросит, - или не думать об этом совсем, радоваться факту существования вместе, делать вместе глупости и открытия и не проедать в любимом человеке дыру по поводу того, что случится или не случится?

Всегда говорить «я не смогу», «глупо даже начинать» - или один раз наплевать на все и попробовать? И даже если не получится - изобрести другой способ и попробовать снова?

Считать любого, кто нравится тебе, заведомо мудаком и садистом, складывать руки на груди, язвить, ухмыляться, говорить «переубеди меня» - или один раз сдаться и сказать «слушай, я в ужасе от того, сколько власти ты имеешь надо мной, ты потрясающий, мне очень страшно, давай поговорим»?

Быть всегда уперто-правым, как говорит Алена, и всем в два хода давать понять, кто тут босс - и остаться в итоге в одиночестве, в обнимку со своей идиотской правотой - или один раз проглотить спесь, прийти мириться первым, сказать «я готов тебя выслушать, объясни мне, что происходит»? Раз уж ты все равно думаешь об этом днями напролет?

Быть гордым и обойденным судьбой, Никто-Меня-Не-Любит-2009 - или глубоко вдохнуть и попросить о помощи, когда нужна, - и получить помощь, что самое невероятное? Ненавидеть годами за то, как несправедливо обошлись с тобой - или, раз это так тебя мучает, один раз позвонить и спросить самым спокойным из голосов «слушай, я не могу понять, почему»?

Двадцать лет убиваться по ушедшей любви - или собрать волю в кулак, позволить себе заново доверяться, открываться, завязать отношения и быть счастливым? Во втором гораздо больше доблести, на мой взгляд, чем в первом, для первого вообще не требуется никаких душевных усилий.

Страдать и считать, что мир это дрянная шутка Архитектора Матрицы, тыкать в свои шрамы как в ордена, грустно иронизировать насчет безнадежности своего положения - или начать признаваться себе в том, что вкусное - вкусно, теплое - согревает, красивое - заставляет глаз ликовать, хорошие - улыбаются, щедрые - готовы делиться, а не все это вместе издевка небесная, еще один способ тебя унизить?

Господи, это так просто, мама, от этого такое хмельное ощущение всемогущества - не понимаю, почему это не всем так очевидно, как мне; все на свете просто вопрос выбора, не более того; не существует никаких заданностей, предопределенностей, недостижимых вершин; ты сам себе гвоздь в сапоге и дурная примета; это ты выбрал быть жалким, никчемным и одиноким - или счастливым и нужным, никто за тебя не решил, никто не способен за тебя решить, если ты против.

Если тебе удобнее думать так, чтобы ничего не предпринимать - живи как жил, только не смей жаловаться на обстоятельства - в мире, где люди покоряют Эвересты, записывают мультиплатиновые диски и берут осадой самых неприступных красавиц, будучи безвестными очкастыми клерками - у тебя нет права говорить, будто что-то даже в теории невозможно.

Да, для этого нужно иметь волю - нужно всего-то выбрать и быть верным своему выбору до конца; только-то. Вселенная - гибкий и чуткий материал, из нее можно слепить хоть Пьяцца Маттеи, хоть район Солнцево - ты единственный, кто должен выбрать, что лепить.

Я считала, что это с любыми материальными вещами работает, только не с людьми; хочешь денег - будут, славы - обрушится, путешествий - только назначь маршрут; но события последних недель доказывают, мама, что с людьми такая же история, будь они трижды холодными скалами, колючими звездами - просто перестань считать их колючими звездами и один раз поговори, как с самим собой, живым, теплым и перепуганным - вот удивишься, как все изменится, преобразится, мама...

Вера Полозкова - Надо жить у моря, мама, надо делать, что нравится... (Известия Hall, 24.11.13)

Родилась в Москве 5 марта 1986 года. Стихи пишет с 5 лет. Первая книга стихов была опубликована тиражом в 350 экземпляров и подарена Вере на 15-ти летие. Финалист поэтического СЛЭМа 2006 года. Поделила премию «Поэт года ЖЖ» с Олегом Боричевым. Писала для газеты «Книжное обозрение», журналов «Cosmopolitan» (вела рубрику «Непростая история») и «Афиша». В 2003—2004 годах была сотрудником FBI-Press, писала для журналов «Искра-Spark» и «Шик-Magazine».
До апреля 2008 года работала в московском музее актуального искусства ART4.RU.
С 2008 года играет в интерактивном спектакле Георга Жено «Общество анонимных художников» (Театр им. Йозефа Бойса совместно с Театром.doc).
В августе 2008 года снялась в клипе группы «Uma2rmaH» — «Дайте сигарету!».
В феврале 2009 года В. Полозковой была присуждена премия «Неформат» в номинации «Поэзия».
В октябре 2009 года состоялась премьера поэтического спектакля по текстам Полозковой в театре «Практика» (реж. Е. Шевелева).
В декабре 2009 года состоялась премьера спектакля «Стихи о любви» на сцене пермского Театра нового времени «Сцена-Молот» (реж. Эдуард Бояков, Е. Шевелева).

Вера Полозкова читает Знак неравенства

Вера Полозкова. Избранные. Поэтический спектакль.

Внимание: Ограничение по возрасту 16 лет! В спектакле присутствует ненормативная лексика.

Вере Полозковой в равной степени комфортно в богемных подвалах и на страницах глянца. Она, поэт нового поколения, вместе с актерами выходит на сцену и читает свои стихи -- о молодости, мудрости и глупости, о городе, и конечно, о любви.
Вениамин Смехов: "Это праздник, праздник смелости, органики, молодости, ужасно мудрой, раскованной. А если говорить о классических поэтах, кажется, что прямо отсюда Вера Полозкова прыгает туда, в небеса очень большой поэзии".

Режиссер Эдуард Бояков: "У каждого времени должны быть свои герои, у каждого времени должны быть свои поэты, свои голоса... Вера Полозкова -- это один из поэтов, которые этот голос чувствуют, знают, любят и умеют передавать".

Исполнители:
Вера Полозкова, Алиса Гребенщикова, Павел Артемьев, Михаил Козырев.

Вера Полозкова - Черный блюз

Вера Полозкова на Серебряном Дожде

Вера Полозкова в гостях у Профилактики

Школа злословия: Вера Полозкова (27.09.2010)

Vero4ka в Марселе: про Школу Злословия, финал, бис.

Живет в мире такой замечательный человечек как Вера Полозкова. Пишет прекрасные стихи, не менее замечательно их исполняет - свои и чужие. Поражает своей энергетикой, искренностью и артистизмом. Настоящая женщина и поэт. Ниже я выкладываю интервью с Верой, немного фактов из ее биографии, фото и иглавное видео выступлений. Посмотрите и убедитесь сами.

Немного биографии.

Родилась в Москве 5 марта 1986 года. Стихи пишет с 5 лет. Первую книгу опубликовала в 15 лет. Стала одним из самых юных «тысячников» на Livejournal.com. vero4ka - блог в «Живом журнале» , который ведёт Полозкова, Вера Николаевна . Экстерном закончила два последних класса средней школы. За три месяца до диплома оставила журфак МГУ (специальность «Художественная культура и литературная критика»). Финалист поэтического СЛЭМа 2006 года. Поделила премию «Поэт года ЖЖ» с Олегом Боричевым. Писала для газеты «Книжное обозрение», журналов «Cosmopolitan» (вела рубрику «Непростая история») и «Афиша». В 2003-2004 годах была сотрудником FBI-Press, писала для журналов «Искра-Spark» и «Шик-Magazine». До апреля 2008 года работала в московском музее актуального искусства ART4.RU. В 2008 г. сыграла роль в спектакле Георга Жено «Общество анонимных художников» (Театр им. Йозефа Бойса совместно с Театром.doc). В феврале 2009 года В. Полозковой была присуждена премия «Неформат» в номинации «Поэзия». В октябре 2009 года состоялась премьера поэтического спектакля по текстам Полозковой в театре «Практика» (реж. Е. Шевелева). В декабре 2009 года состоялась премьера спектакля «Стихи о любви» на сцене пермского Театра нового времени «Сцена-Молот» (реж. Эдуард Бояков, Е. Шевелева).

Выпущенные книги:

* Веро4ка Полозкова. Непоэмание. - СПб: Геликон Плюс, 2008.

* Вера Полозкова, Ольга Паволга. Фотосинтез. - М.: Livebook, 2008.

* Вера Полозкова. Непоэмание. - М.: Livebook, 2010.

Все рассматривают Верочку как «цельный феномен», то есть – стихи, темперамент, внешность, образ жизни. Но стихи – всё-таки главное: без них остальное вряд ли было бы так интересно. Поэтому я буду говорить не только о стихах, но подразумевая, что суть именно в них.

Очевидно, что поэт, выбравший быть брендом, как Вера, попадает некоторым образом в заложники собственного имиджа. Сначала он упивается, потом ему становится некомфортно, как Есенину – в образе хулигана, Маяковскому – в образе Маяковского. Поэт – не бизнесмен вроде Ричарда Брэнсона, который легко выносит бремя бренда; поэт чувствует, что ради поэзии он должен меняться, а «брендизм» ему меняться мешает. Этот дискомфорт выливается у иных поэтов в само-накручивание и само-ненависть, как бы бунт против себя. Таковое напряжение между человеком и брендом может быть и плодотворным, но только если самокритика черпает глубоко, вызывая драматические изменения.

Изменения. Вера, конечно, меняется, как все мы. Изменилось положение Веры в пространстве-времени – изменились стихи. Например, приходит понимание, что радуга сводится даже не к белому, а к серому: стихи 2004-2007 годов – это «с атласной лентой, с косой резьбой», это «идёт золотыми осами», «поумирай со мной, поговори со мной». Теперь всё чётче-серее, пасмурнее. Мастерство вроде как поставлено на службу смыслу; взамен – ушли блаженные излишества, сочные образы. Ну, так часто бывает.

Однако принципиальных, драматических перемен я всё-таки не вижу. Интонация всё и та же, я бы назвала её «усталый марш-бросок». Дырка в черепе, в жопе шило, ломает по весне, стучит по башке, на сердце пески, я последний козырь, скривиться, хороший мой, воздух горяч и сух, всхлипывать и мычать. Слова те же, новый Остап Бендер сумел бы составить автоматический Верословарь и Веростихогенератор: «подкожно», «нутряная», «шансы», «к чёрту», «бэйб» (ранняя Вера), «саундтрэк», «сходит слоями», «бешеный», «губа дрожит», «хрипотца» и т.д. Круг поводов тот же (как автора и всех жжёт и корёжит, как мы жжём и корёжим друг друга).

Почему ничего не меняется?

Я вижу две причины.

Во-первых, Верина самокритика не относится к её стихам. Принципиально. Вера до сих пор гордится тем, что её черновики – они же и беловики, что ей «кто-то диктует». Поэтому её (немалое) мастерство очевидно упирается в некую верхнюю планку. Она высокая, эта планка: Вера отлично умеет рифмы, умеет метафоры, умеет выстроить драматургию стихотворения. Но (и это уже во-вторых) ей просто не хочется, незачем экспериментировать, пробовать новое, уходить далеко от себя, чтобы вернуться обновлённой и обогащённой. Недаром я, когда говорила о векторе развития Вериных текстов, упомянула сведение спектра к белому (серому) цвету. Да, это сужение. Оно неизбежно, если не пробовать новое, не менять источники.

«Вера и так богата! Она бесконечно разнообразна! На наш век хватит и того, что есть!» - возразят мне фанаты. Ну да, вам-то, может, и хватит. Самой Вере как поэту – нет. Поэт – алюминиевый завод: нужно много-много свежей воды. Не только в жизненном плане (смена любовников и переживания по этому поводу; путешествия; «поиск себя»), но – прежде всего! – в плане культуры и мировоззрения. В плане – чтения по книжке в день, особенно в молодости. Философствования и раздумий о тысяче разнообразных вещей. Возможно, эрудиции. Зачастую – репортёрства (вот это у Веры было, и это было лучшим в её ЖЖ), то есть, непрерывного аналитически-внимательного наблюдения с одновременным участием. А вот Высоцкого спасло от самоповтора актёрство, вживание в десятки различных ролей, примерка чужого опыта.

Если же ничего этого не происходит... твоё поэтическое мастерство будет совершенным, твой темперамент – убойным, но твои стихи износятся, потеряют вес, станут выглядеть банальными, пошлыми, слабыми. Ты просто не найдёшь новых слов.

По мнению некоторых исследователей, именно так произошло с Маяковским.

Особо надо сказать о чтении. Уверена, что Верочка, экс-вундер, читала много и рано. Но до некоторых вещей просто не сразу дозреваешь. Надо перечитывать и думать. А каким-то книжкам отводится определённое время – не фиксированный возраст, но определённое время в твоей жизни, ни раньше, ни позже. Тусовочность и востребованность не оставляют времени на чтение. Это всего лишь мои домыслы, но опять-таки: если Вера и читает сейчас, на стихах это не отражается вообще никак. Вера почти никому не подражала (возможно, чуточку – Бродскому и Цветаевой). Похвальная самодостаточность, угу, но ведь и она – обедняет. Речь тут не о «русской литературной традиции» - Бог с ней, не хошь русскую, бери немецкую, польскую, американскую. Но у долгосрочного поэта корней должно быть много, и корней... как бы сказать... первичных, классических. Ведь в стихах обмануть очень трудно, особенно если ты честен, как Верочка. Сразу видно, чем дышишь. Что там за стилистика? Московские бары. Южный курорт. Разнообразные современные музыкальные группы и исполнители (Вера своих пристрастий не скрывает – они в журнале поимённо). Доктор Хаус и вообще кино. Выражаясь языком критикуемой, «чёрт, бэйб, лажа какая-то!» Где твой Шекспир, где Фома Аквинский? Ясно, Вера читала до фига, но чтобы не фальшивить в основах, надо быть profound, перечитывать и черпать без конца из прошлого, иначе глубоко не получается, иначе что ни кадр, то дешёвый трэш или голливудская мелодрама («Джеффри курит и курит в кухне, стоит и щурится на зарю»). Ну что ж, голливудские мелодрамы кассовы-массовы, они людей утешают и слезу из них вышибают; но – но... Не знаю, что «но», что тут возразить; если весьма талантливому человеку хочется писать фанфики на Голливуд – мы не можем ему этого запретить.

Возможно, в жизни у Веры всё это есть – и читает, и рефлексирует, и учится, и играет. Но на стихах её оно не отражается, и если так, тогда с самокритикой совсем беда. Какую роль сыграла в этом её востребованность, я не знаю. Знаю только, что процент Веры-личности и Веры-медиаличности (интервью, фотографии, ссылки, анонсы) в её ЖЖ всегда был высок, а в последнее время ещё вырос. Так из русского поэта Вера потихоньку становится международным Человеком-Брендом. Таких сейчас очень много. Так и ЖЖётся – выписать «сто фактов о себе», характерных, неловких, перечислить все свои неврозы, особые приметы, и как из школы выперли, и как в четыре года сочинил сонет, растянуть это дело на роман. Буквально каждого можно представить в этом свете, и мало кто из известных удерживается от того, чтобы сделать «прикольно» из всех своих царапин и вредных привычек: упоение собственной исключительностью. Но в том-то всё и беда, что исключительность таким способом не передаётся! Сама суть явления-феномена – воплощённый стереотип. Индивидуальность не может быть сведена к brand-identity, «ста фактам»: она есть вещь неуловимая, неопределимая. А из-под «ста фактов» её приходится выгребать - так «спасают» Высоцкого, доказывая, что на самом-то деле он не просто «алкоголик и муж Марины Влади, который пел про жёсткие мужские профессии хриплым голосом». Так же и Верочка, чей гений несводим к Вере-бренду, «девочке-как-всё-плохо», рост 183, Шарм (аль Шейх), круг знакомых, любимые группы, мама, бросила журфак. Вера сложна, умна. Она похожа, для меня, на певца с оперным голосом, который предпочёл... и, что хуже, не понимает, какой выбор делает. И дело тут совсем-совсем не в любви народной. Путь «оперный» в случае Веры не значит элитарный, для узкого круга. Её всё равно будут любить, в ней есть эти дрожжи. Но тесто может быть разным. Да наслаждайся ты любовью людской, на здоровье, как Евтушенко и Вознесенский! Это прекрасно – уметь говорить с людьми! Но я веду речь не об этом умении, а о более важной вещи – о сути творческого высказывания.

Возможно, я не права. Заранее прошу прощения, если кого обидела. Я просто люблю русскую литературу, и когда кто-то способный её бросает - мне хочется его критиковать.

О том, что я поэт, мне вообще люди рассказали. Пришли издатели: «Давайте мы книжку издадим. Давайте мы вас позовем туда-то и туда-то».

Веру Полозкову, в «Живом журнале» известную под ником vero4ka, знают не только как поэта, но и как блогера-вундеркинда: в свое время она стала одним из самых юных «тысячников» на Livejournal.com. Первое стихотворение написала в 5 лет, первую книжку издала в 15. Тогда же от скуки экстерном закончила два последних класса и поступила на журфак МГУ, хотя с пятого курса ушла. С тех пор была журналистом-фрилансером, моделью, арт-критиком, поэтом, членом жюри блогеров первого международного кинофестиваля «Завтра/2morrow».

В большой степени она - дитя интернета. Даже первая серьезная книга ее стихов - «Непоэмание» - вышла в издательстве «Геликон Плюс» у Александра Житинского, известного страстью к собиранию сетевых талантов.

При этом Вера Полозкова - одна из немногих московских поэтов, на выступления которых имеет смысл продавать билеты: публика все равно пойдет. Не только послушать сами стихи, но и посмотреть, как она читает, буквально разыгрывая каждый текст по ролям, благо они у нее почти все о неразделенной любви женщин к мужчинам, бога к человеку - в общем, есть кого сыграть. Тут и девушка Тара Дьюли, которая любит египетского плейбоя Шикинью, и вдова миссис Корстон, которая надеется встретиться после смерти с мужем и боится, что тот попадет не в рай, а в ад, и отец и сын Кноллы, из которых младший - тоскующий бабник, а старший - утешитель женщин, отвергнутых младшим, и т. д.

В общем, Полозкова-поэт любима читателями, но профессиональное литературное сообщество не торопится ее признавать. Так что доставшаяся ей премия «Неформат» в номинации «Поэзия» вполне заслуженна: vero4ka - самый настоящий неформат, только не для массовой аудитории, а для узкой группы экспертов.

Маститыми литераторами Сеть воспринимается как пространство глобального флуда, - объясняет Вера. - Официальная иерархия в литературе - очень шовинистический институт. Премия - свидетельство того, что я была легитимизирована. Мне не на что жаловаться: есть и книги, и презентации, и живу я в Москве, то есть меня легко найти, я в доступе. Но вот для других номинантов из Севастополя или Днепропетровска премия - это шанс.

Вера много ездит: она выступала в Москве, Петербурге, Киеве, Минске, Сумах, под Рязанью - в колонии для несовершеннолетних.

Это единственное условие, под которое туда пускают рассказывать про резистентный туберкулез и лекарства от него. Они говорят: о’кей, мы вас пустим с лекцией, но только вы должны привезти какую-нибудь культурную программу. Самую дешевую и доступную культурную программу - берут, конечно, меня, - смеется она.

Главное ее оружие - искренность: она все-таки не просто поэт, а поэт-блогер. Ее стихи идут «в пакете» с ее энергией, харизмой, смехом и горем, которое, конечно, еще немного «девчачье», но от этого не менее настоящее.

По-любому пишешь про себя, кем бы ты ни являлся в этот момент - стареющим грузином, эмигрировавшим в Америку, девочкой, влюбившейся в 41−летнего человека и страдающей по этому поводу. Все эти люди живут во мне. А если ты вдруг пишешь не про себя - получается удивительное, уникальное говно.

Двадцатидвухлетняя Вера Полозкова, больше известная под ником Vero4ka, - не самый типичный представитель своего поколения; она из тех, кого мы называем «интеллектуальной элитой». Вера - блоггер, журналист, поэт, прозаик, ведущая спектакля «Общество анонимных художников» в Театре.doc и много кто еще. В интервью корреспонденту Newsweek Елене Мухаметшиной Vero4ka рассказала о себе и о своих ровесниках - о тех, кто, как она уверена, уже через 10 лет станет хозяевами мира.

Можете ли вы себя отнести к поколению стабильности, так называемому поколению Путина?

Меня смущает формулировка «поколение Путина». Он же не идеологический вдохновитель. Поколение Земфиры - да! Я лично - поколение группы «5’nizza». На меня Стогов гораздо больше повлиял, чем Путин. Я - поколение Стогова, Пелевина, журнала «Афиша», Livejournal.com. Поколение блоггеров - поколение бездельников (смеется). Хотя мое «безделье» в «Живом журнале» и обеспечило мне огромный объем работы.

Вы думали, что на вас вот так свалится слава?

У меня всю жизнь были огромные амбиции. Моя первая книжка в 15 лет вышла, когда еще не было блогов. Сейчас вышла еще одна, тираж которой, кстати, исходит из числа френдов в ЖЖ. Когда презрительно говорят о литературе, пришедшей из Интернета, то немного обидно - ведь не имеет значения, какую ты избрал площадку для того, чтобы вещать.

Нет желания себя рекламировать?

Тогда ведь появится вероятность впасть в информационное блядство, спамерство. Я себя очень люблю и считаю не бездарным человеком. И у меня есть уверенность, что мир тебе платит столько, сколько ты стоишь. Ничего форсировать не надо, рано или поздно то, что тебе нужно, тебя найдет.

Получается, что вы действительно человек своего стабильного поколения?

Ну я вот путч помню прекрасно. А это нестабильное время. Я ребенок 90-х. Да, юность - это уже довольно стабильное время. Но хорошо, что мне есть с чем сравнивать. Стабильность - это сытость, а у меня нет этого ощущения от этой страны. Есть некоторые признаки долгого мирного времени. Кто-то из мудрых сказал, что когда нет войны, люди начинают заниматься модой и развратом. И сейчас как раз такое время: помешанность на брэндах, вопиющая, продающая себя гламуризация. Такой культ пустоты, которого не могло быть в другие времена, например, когда люди видели смерть, голод, войну. А еще местами поменялись причина и следствие. Раньше ты сделал что-то гениальное - и это тебя прославляло. Сейчас ты просто увеличиваешь свое имя, как в текстовом редакторе, - и выпускать можно что угодно: альбомы, журналы, программы. Но человек - это то, что он создал, а не то, что он продал. И я знаю, что это время кончится.

Лет через семь, как минимум. Это надо пережить, как нашествие. Чем сильнее человек обожрется, тем дольше этой гадости не захочется. Кстати, всё это нашествие брэндов в то же время служит приходу к европейской традиции, когда люди отличаются друг от друга, когда люди следят за собой и думают: «Я не буду такими, как вы, - те, кого мне показывает телевидение. Я буду другим».

Этому вас на журфаке МГУ научили?

Я действительно училась там до пятого курса, но бросила, потому что быстро устаю от вещей, которые повторяются изо дня в день. Поэтому я везде не очень долго работаю. А получение диплома было связано со сдачей кучи хвостов. Но я ужасно благодарна этому месту. Журфак не дает фундаментальных знаний, но дает такую эмоцию, как «чувак, на свете нет ничего невозможного». Когда ты выходишь из аудитории и встречаешь Парфёнова, который чешет куда-то по своим делам. Или Бовина, царство ему небесное. Или когда заходишь в аудиторию, а там Жириновский вещает. Мечтать можно обо всем, и все исполнится. Только ты должен быть к этому готов. Не говорите мне, что что-то невозможно. Для меня это как красная тряпка. Я пойду и докажу.

Не думаете, что поколение Google живет по принципу «я ввожу в поиск то, что мне надо, и узнаю об этом», а фундаментального знания при этом не получает?

Мы расточительные ребята. Я училась в лучшем университете страны и прогуливала там, как чертов псих. И я отдавала себе отчет в том, что теряю. Но мне кажется, что в знаниях, в которых есть непосредственная необходимость, больше пользы, и запоминаются они лучше, чем то, что тебе изо дня в день рассказывают. Ты сам - Википедия. Выбирай, что хочешь изучать. Тебе все можно. Мне кажется, это очень круто. Выбирай себе любую специальность, правда, диплома не получишь. Но у меня никто ни разу не спросил про диплом, а я работала в довольно крутых местах. Главное, себя зарекомендовать.

Как бы вы охарактеризовали свое поколение?

Для нас не существует границ. Мы люди, которые понимают, что для того, чтобы хорошо жить, необязательно гробить свою жизнь в офисе. Можно делать то, что тебе нравится, и получать за это хорошие деньги. Но деньги нас не сильно интересуют. Есть чудовищные примеры воротил 90-х и того, что с ними стало. Люди заработали сильно больше, чем есть фантазии их потратить. Еще мы поколение, которое не может позволить себе такую роскошь, как доверие. Мы обзаводимся кучей веселых, ни к чему не обязывающих связей, как попутчики в поездах. Это особенно заметно в любви. Выражение «прожить с человеком всю жизнь» - это что-то нереальное. Как это всю жизнь?!

То есть вы считаете, что семья не самое главное?

Для меня, как представителя поколения, семья полностью девальвированное понятие. Я не знаю вокруг ни одной счастливой семьи. Я не знаю союза, который длился бы дольше пяти лет и не был бы взаимопоеданием друг друга. Нас просто никого, кроме себя, беречь не приучили. Каждому из нас надо, чтобы хорошо было только ему самому. Мы не хотим ничем жертвовать. Одна из актуальнейших проблем - необходимость личного пространства. Это понятие - чуть ли не главная характеристика молодого человека. «Она клевая? - Да, она уважает мое личное пространство». Это говорит о многих вещах: о ненавязчивости, неназойливости, умении общаться. Может, у кого-то не так. У кого-то были счастливые мама с папой. И они женятся и заведут кучу детей.

Чего бы вы лично хотели достичь к 30 годам?

Мне хотелось бы иметь мужа, но вряд ли получится, потому что я предъявляю слишком высокие требования. Но у меня всегда будет состояние влюбленности, и думаю, что я все равно буду счастлива в личной жизни. Материальное в моей жизни измеряется путешествиями, к 30 - объездить бы полмира. Хочется столько денег, чтобы была возможность не ходить каждый день на работу. И чтобы когда у меня будут дети, а это самое главное, они ни в чем не знали отказа. Мы сейчас хотим дать своим детям в будущем только лучшее.

Что будет с вашим поколением через 10 лет?

Мы точно не погрязнем в рефлексии, как многие наши родители, которые к 40 годам корят себя за то, чего не сделали. Мы по-здоровому циничны, универсальны и приложимы во многих сферах. Мы наследуем Землю. У нас всё будет очень круто! Я могу сказать за круг людей, с которыми общаюсь: про нас еще люди услышат. Мы будем что-то значить в этой стране и будем за нее отвечать в интеллектуальном плане.

Родилась в Москве 5 марта 1986 года. Стихи пишет с 5 лет. Первая книга стихов была опубликована тиражом в 350 экземпляров и подарена Вере на 15-ти летие. Финалист поэтического СЛЭМа 2006 года. Поделила премию «Поэт года ЖЖ» с Олегом Боричевым. Писала для газеты «Книжное обозрение», журналов «Cosmopolitan» (вела рубрику «Непростая история») и «Афиша». В 2003-2004 годах была сотрудником FBI-Press, писала для журналов «Искра-Spark» и «Шик-Magazine». До апреля 2008 года работала в московском музее актуального искусства ART4.RU.

Первое публичное выступление состоялось в мае 2007 года в Москве, в культурном центре «Дом Булгакова». Первую «недетскую» книгу стихов Веры Полозковой «Непоэмание» издал в 2008 году писатель Александр Житинский , познакомившийся с Полозковой через её блог. Презентация этой книги состоялась в феврале 2008 года в московском музее актуального искусства ART4.RU.

С 2008 года играет в интерактивном спектакле Георга Жено «Общество анонимных художников» (Театр им. Йозефа Бойса совместно с Театром.doc). В августе 2008 года снялась в клипе группы «Uma2rmaH» - «Дайте сигарету!». В феврале 2009 года В. Полозковой была присуждена премия «Неформат» в номинации «Поэзия». В апреле 2009 года выступила на телеканале «A-ONE» с группой «Uma2rmaH» в программе «Парный прогон». В октябре 2009 года состоялась премьера поэтического спектакля по текстам Полозковой в театре «Практика» (реж. Е. Шевелева). В декабре 2009 года состоялась премьера спектакля «Стихи о любви» на сцене пермского Театра нового времени «Сцена-Молот» (реж. Эдуард Бояков , Е. Шевелева). На март 2010 года у блога Веры Полозковой было зарегистрировано около 16 тыс. читателей.

В 2009 году в «Литературной Газете» вышла критическая статья Игоря Панина «Кукла».

Библиография

• Веро4ка Полозкова. Непоэмание. - СПб.: Геликон Плюс, 2008. - 212 с. - ISBN 978-5-93682-450-0.
• Полозкова В. Фотосинтез. Полозкова Вера, Паволга Ольга. - М.: Livebook/Гаятри, 2008. - 112 с. - ISBN 978-5-9689-0165-1.
• Полозкова В. Непоэмание. - М.: Livebook, 2010. - 212 с. - ISBN 5-93682-450-0.

А ведь это твоя последняя жизнь, хоть сама-то себе не ври.
Родилась пошвырять пожитки, друзей обнять перед рейсом.
Купить себе анестетиков в дьюти-фри.
Покивать смешливым индусам или корейцам.

А ведь это твоё последнее тело, одноместный крепкий скелет.
Зал ожидания перед вылетом к горним кущам.
Погоди, детка, ещё два-три десятка лет -
Сядешь да посмеёшься со Всемогущим.

Если жалеть о чем-то, то лишь о том,
Что так тяжело доходишь до вечных истин.
Моя новая чёлка фильтрует мир решетом,
Он становится мне чуть менее ненавистен.

Всё, что ещё неведомо - сядь, отведай.
Всё, что с земли не видно - исследуй над.
Это твоя последняя юность в конкретно этой
Непростой системе координат.

Легче танцуй стихом, каблуками щёлкай.
Спать не давать - так целому городку.

А ещё ты такая славная с этой чёлкой.
Повезёт же весной какому-то
Дураку.

А где я? Я дома, в коме, зиме и яме.
Мурлыкаю в ванной медленно Only you,
Пишу себе планы, тут же на них плюю;
А кожа сидит на креме как на клею
И, если не мазать, сходит с тебя слоями.

А он где? Никто не знает; по веществу ведь
Он ветер; за гранью; без вести; вне игры.
Пусть солнце бесстыдно лижет ему вихры,
Пусть он устаёт от женщин и от жары, -
Его, по большому счёту, не существует.

Ведь, собственно, проходимцы тем и бесценны.
Он снится мне между часом и десятью;
Хохочет с биллбордов; лезет ко мне в статью.
Таджики - как саундтрек к моему нытью -
В соседней квартире гулко ломают стены.

Такая болезнь хоть раз, но бывает с каждым -

Я думала: я забыла сказать о важном,
Я вывернусь, я сбегу, полечу в багажном,
Туда же, всё с той же бирочкой на руке.
Я думала: я ворвусь и скажу: porque?!..

Но Отче грустит над очередью к реке,
В которую никого не пускает дважды.

Бернард пишет Эстер: «У меня есть семья и дом.
Я веду, и я сроду не был никем ведом.
По утрам я гуляю с Джесс, по ночам я пью ром со льдом.
Но когда я вижу тебя - я даже дышу с трудом».

Бернард пишет Эстер: «У меня возле дома пруд,
Дети ходят туда купаться, но чаще врут,
Что купаться; я видел всё - Сингапур, Бейрут,
От исландских фьордов до сомалийских руд,
Но умру, если у меня тебя отберут».

Бернард пишет: «Доход, финансы и аудит,
Джип с водителем, из колонок поёт Эдит,
Скидка тридцать процентов в любимом баре,
Но наливают всегда в кредит,
А ты смотришь - и словно Бог мне в глаза глядит».

Бернард пишет: «Мне сорок восемь, как прочим светским плешивым львам,
Я вспоминаю, кто я, по визе, паспорту и правам,
Ядерный могильник, водой затопленный котлован,
Подчинённых, как кегли, считаю по головам -
Но вот если слова - это тоже деньги,
То ты мне не по словам».

«Моя девочка, ты красивая, как банши.
Ты пришла мне сказать: умрёшь, но пока дыши,
Только не пиши мне, Эстер, пожалуйста, не пиши.
Никакой души ведь не хватит,
Усталой моей души».

Босса нова

В Баие нынче закат, и пена
Шипит как пунш в океаньей пасти.
И та, высокая, вдохновенна
И в волосах её рдеет счастье.
А цепь следов на снегу - как вена
Через запястье.

Ты успеваешь на рейс, там мельком
Заглянут в паспорт, в глаза, в карманы.
Сезон дождей - вот ещё неделька,
И утра сделаются туманны.
А ледяная крупа - подделка
Небесной манны.

И ты уйдёшь, и совсем иной
Наступит мир, как для иностранца.
И та, высокая, будет в трансе,
И будет, что характерно, мной.
И сумерки за твоей спиной
Сомкнёт пространство.

В Баие тихо. Пройдёт минута
Машина всхлипнет тепло и тало.
И словно пульс в голове зажмут, а
Между ребёр - кусок металла.
И есть ли смысл объяснять кому-то,
Как я устала.

И той, высокой, прибой вспоровшей,
Уже спохватятся; хлынет сальса.
Декабрь спрячет свой скомороший
Наряд под ватное одеяльце.
И все закончится, мой хороший.
А ты боялся.

В порядке общего стёба:
спрашивали - отвечаем

Тяжело с такими ходить по улицам -
Все вымаливают автографы:
Стой и жди поодаль, как угол здания.
Как ты думаешь - ведь ссутулятся
Наши будущие биографы,
Сочиняя нам оправдания?

Будут вписывать нас в течения,
Будут критиков звать влиятельных,
Подстригут нас для изучения
В школах общеобразовательных:

Там Цветаевой след, тут - Хлебников:
Конференции, публикации -
Ты-то будешь во всех учебниках.
Я - лишь по специализации.

Будут вчитывать в нас пророчества,
Возвеличивать станут бережно
Наше вечное одиночество,
Наше доблестное безденежье.

Впрочем, всё это так бессмысленно -
Кто поймёт после нас, что именно
Пётр Первый похож немыслимо
На небритого Костю Инина?

Как смешно нам давать автографы -
И из банок удить клубничины?
Не оставят же нам биографы,
Прав на то, чтобы быть обычными.

Ни на шуточки матерщинные,
Ни на сдавленные рыдания.

Так что пусть изойдут морщинами,
Сочиняя нам оправдания.

Давай будет так

Давай будет так: нас просто разъединят,
Вот как при междугородних переговорах -
И я перестану знать, что ты шепчешь над
Её правым ухом, гладя пушистый ворох
Волос её; слушать радостных чертенят
Твоих беспокойных мыслей, и каждый шорох
Вокруг тебя узнавать: вот ключи звенят,
Вот пальцы ерошат чёлку, вот ветер в шторах
Запутался; вот сигнал sms, вот снят
Блок кнопок; скрипит паркет, но шаги легки,
Щелчок зажигалки, выдох - и всё, гудки.

И я постою в кабине, пока в виске
Не стихнет пальба невидимых эскадрилий.
Счастливая, словно старый полковник Фрилей,
Который и умер - с трубкой в одной руке.

Давай будет так: как будто прошло пять лет,
И мы обратились в чистеньких и дебелых
И стали не столь раскатисты в децибелах,
Но стоим уже по тысяче за билет;
Работаем, как нормальные пацаны,
Стрижём как с куста, башке не даём простою -
И я уже в общем знаю, чего я стою,
Плевать, что никто не даст мне такой цены.
Встречаемся, опрокидываем по три
Чилийского молодого полусухого
И ты говоришь - горжусь тобой, Полозкова!
И - нет, ничего не дергаётся внутри.

В тот август ещё мы пили у парапета,
И ты в моей куртке - шутим, поём, дымим…
(Ты вряд ли узнал, что стал с этой ночи где-то
Героем моих истерик и пантомим);
Когда-нибудь мы действительно вспомним это -
И не поверится самим.

Давай чтоб вернули мне озорство и прыть,
Забрали бы всю сутулость и мягкотелость
И чтобы меня совсем перестало крыть
И больше писать стихов тебе не хотелось;

Чтоб я не рыдала каждый припев, сипя,
Как крашеная певичка из ресторана.

Как славно, что ты сидишь сейчас у экрана
И думаешь,
Что читаешь
Не про себя.

Детское

Я могу быть грубой - и неземной,
Чтобы дни - горячечны, ночи - кратки;
Чтобы провоцировать беспорядки;
Я умею в салки, слова и прятки,
Только ты не хочешь играть со мной.

Я могу за Стражу и Короля,
За Осла, Разбойницу, Трубадура, -
Но сижу и губы грызу, как дура,
И из слёзных желёз - литература,
А в раскрасках - выжженная земля.

Не губи: в каком-нибудь ноябре
Я ещё смогу тебе пригодиться -
И живой, и мёртвой, как та водица -
Только ты не хочешь со мной водиться;
Без тебя не радостно во дворе.

Я могу тихонько спуститься с крыш,
Как лукавый, добрый Оле-Лукойе;
Как же мне оставить тебя в покое,
Если без меня ты совсем не спишь?
(Фрёкен Бок вздохнет во сне: «Что такое?
Ты хорошим мужем ей стал, Малыш»).

Я могу смириться и ждать, как Лис -
И зевать, и красный, как перец чили
Язычок вытягивать; не учили
Отвечать за тех, кого приручили?
Да, ты прав: мы сами не береглись.

Я ведь интересней несметных орд
Всех твоих игрушек; ты мной раскокал
Столько ваз, витрин и оконных стёкол!

Ты ведь мне один Финист Ясный Сокол.
Или Финист Ясный Аэропорт.

Я найду, добуду - назначат казнь,
А я вывернусь, и сбегу, да и обвенчаюсь
С царской дочкой, а царь мне со своего плеча даст…

Лишь бы билась внутри, как пульс, нутряная чьятость .
Долгожданная, оглушительная твоязнь .

Я бы стала непобедимая, словно рать
Грозных роботов, даже тех, что в приставке Денди.
Мы летали бы над землей - Питер Пэн и Венди.

Только ты, дурачок, не хочешь со мной играть.

Дробишься, словно в капле луч.
Как кончики волос секутся -
Становишься колючей, куцей,
Собой щетинишься, как бутсой,
Зазубренной бородкой - ключ.

И расслоишься, как ногтей
Края; истаешь, обесценясь.
Когда совсем теряешь цельность -
Безумно хочется детей.

Чтоб вынес акушер рябой
Грудного Маленького Принца, -
Чтоб в нём опять соединиться
Со всей бесчисленной собой.

Чтоб тут же сделаться такой,
Какой мечталось - без синекдох,
Единой, а не в разных нектах;
Замкнуться; обрести покой.

Свыкаешься в какой-то миг
С печальной мудростью о том, как
Мы продолжаемся в потомках,
Когда подохнем в нас самих.

Морозно, и наглухо заперты двери.
В колонках тихонько играет Стэн Гетц.
В начале восьмого, по пятницам, к Вере,
Безмолвный и полный, приходит пиздец.

Друзья оседают по барам и скверам
И греются крепким, поскольку зима.
И только пиздец остается ей верным.
И в целом, она это ценит весьма.

Особо рассчитывать не на что, лежа
В кровати с чугунной башкою, и здесь
Похоже, всё честно: у Оли Сережа,
У Кати Виталик, у Веры пиздец.

У Веры характер и профиль повстанца.
И пламенный взор, и большой аппетит.
Он ждёт, что она ему скажет «Останься»,
Обнимет и даже чайку вскипятит.

Но Вера лежит, не встает и не режет
На кухне желанной колбаски ему.
Зубами скрипит. Он приходит на скрежет.
По пятницам. Полный. И сразу всему.

Ну хочешь - постой, послушай да поглазей.
Бывает, заглянет в очи своих друзей -
И видит пустой разрушенный Колизей.
А думала, что жива.

Кругом обойди, дотронься - ну, вот же вся.
Тугая коса да вытертая джинса.
Хмелеет с винца да ловится на живца,
На кудри да кружева.

Два дня на плаву, два месяца - на мели,
Дерёт из-под ног стихи, из сырой земли,
И если бы раны в ней говорить могли -
Кормила бы тридцать ртов.

Не иду, - говорит, - гряду; не люблю - трублю,
Оркестром скорблю вслед каждому кораблю,
С девиц по слезинке, с юношей - по рублю,
Матросик, руби швартов.

На, хочешь, бери - глазищи, как у борзой.
Сначала живёшь с ней - кажется, свергли в ад.
Но как-то проснёшься, нежностью в тыщу ватт
Застигнутый, как грозой.

Погляди: моя реальность в петлях держится так хлипко -
Рухнет. Обхвачу колени, как поджатое шасси.
Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка.
Не проси об этом счастье, ради Бога, не проси.

Дышишь мерно, пишешь мирно, всё пройдет, а ты боялась,
Скоро снова будет утро, птичка вон уже поёт;
А внутри скулит и воет обессилевшая ярость,
Коготком срывая мясо, словно маленький койот;

Словно мы и вовсе снились, не сбылись, не состоялись -
Ты усталый дальнобойщик, задремавший за рулём;
Словно в черепной коробке бдит угрюмый постоялец:
Оставайся, мальчик, с нами, будешь нашим королём.

Слушай, нам же приходилось вместе хохотать до колик,
Ты же был, тебя предъявят, если спросит контролёр?
Я тебя таскаю в венах, как похмельный тебяголик,
Всё ещё таскаю в венах. Осторожней, мой соколик
У меня к тебе, как видишь, истерический фольклор.

Из внушительного списка саркастических отмазок
И увещеваний - больше не канает ничего.
Я грызу сухие губы, словно Митя Карамазов,
От участливых вопросов приходя в неистовство.

Ведь дыра же между ребёр - ни задраить, ни заштопать.
Ласки ваши бьют навылет, молодцы-богатыри.
Тушь подмешивает в слёзы злую угольную копоть.
Если так черно снаружи - представляешь, что внутри.

Мальчик, дальше, здесь не встретишь ни веселья, ни сокровищ.
Но я вижу - ты смеёшься, эти взоры - два луча.
Ты уйдёшь, когда наешься. Доломаешь. Обескровишь.
Сердце, словно медвежонка,
За собою
Волоча.

Помолчи меня, полечи меня, поотмаливай.
Пролей на меня прохладный свой взор эмалевый.
Умой меня, замотай мне повязкой марлевой
Дурную, неостывающую башку.

Укрой меня, побаюкай, поуговаривай,
Дай грога или какого другого варева;
Потрогай; не кожа - пламя; у ока карего
Смола закипает; всё изнутри пожгу.

Такая вступила осень под сердце точненько -
Пьёшь горькую, превращаешься в полуночника,
Мешком оседаешь в угол, без позвоночника,
Как будто не шёл - волок себя на горбу.

Да гложут любовь-волчица, тоска-захватчица -
Стучит, кровоточит, снится; поманит - спрячется;
Так муторно, что и хочется - а не плачется,
Лишь брови ломает, скобкой кривит губу.

И кажется - всё растеряно, всё упущено.
Всё тычешься лбом в людей, чтобы так не плющило,
Да толку: то отмороженная, то злющая,
Шипящая, как разбуженная гюрза.

Становишься громогласной и необузданной,
И мечешься так, что пот выступает бусиной
У кромки волос.
Останься ещё. Побудь со мной.
И не отводи целительные глаза.

Просыпаешься - а в груди горячо и густо.
Всё как прежде - но вот внутри раскалённый воск.
И из каждой розетки снова бежит искусство -
В том числе и из тех, где раньше включался мозг.

Ты становишься будто с дом: чуешь каждый атом,
Дышишь тысячью лёгких; в поры пускаешь свет.
И когда я привыкну, чёрт? Но к ручным гранатам -
Почему-то не возникает иммунитет.

Мне с тобой во сто крат отчаяннее и чище;
Стиснешь руку - а под венец или под конвой, -
Разве важно? Граната служит приправой к пище -
Ты простой механизм себя ощущать живой.

Сиамские близнецы

Целуемся хищно
И думаем вещно;
Внутри меня лично
Ты будешь жить вечно,

И в этой связи мы
Единей скелета, -
На долгие зимы,
На многие лета;

В нас ширится мощно
Грудная геенна -
И денно и нощно,
И нощно и денно,

Сиамское темя
У двух иностранцев -
Мы вместе на время.
Но не на пространство.

И да не возропщем,
Пока не остынем.
Найдёмся по общим
Подкожным пустыням.

Суженое-ряженое
Гадание

Чуши не пороть.
Пораскованней.
- Дорогой Господь!
Дай такого мне,

Чтобы был свиреп,
Был как небоскрёб,
Чтобы в горле рэп,
А во взгляде стёб,

Чтоб слепил глаза,
Будто жестяной;
Чтоб за ним как за
Каменной стеной;

Туже чтоб ремней,
Крепче, чем броня:
Чтобы был умней
И сильней меня;

Чтобы поддержал,
Если я без сил,
Чтобы не брюзжал,
Чтобы не бесил,

Чтобы был холён,
Чтобы был упрям,
Чтоб «У этой вон -
Идеальный прям!»

Чтобы, пыль вокруг
Каблуком клубя,
Он пришёл и вдруг -
«Я люблю тебя».

Такая ночью берёт тоска,
Как будто беда близка.
И стоит свет погасить в квартире -
Как в город группками по четыре
Заходят вражеские войска.

Так ночью эти дворы пусты,
Что слышно за три версты, -
Чуть обнажив голубые дёсны,
Рычит земля на чужих как пёс, но
Сдаёт безропотно блокпосты.

Как в объектив набралось песка -
Действительность нерезка.
Шаг - и берут на крючок, как стерлядь,
И красной лазерной точкой сверлят
Кусочек кожи вокруг виска.

Идёшь в ларёк, просишь сигарет.
И думаешь - что за бред.
Ну да, безлюдно, к утру туманней,
Но я же главный противник маний,
Я сам себе причиняю вред.

Под бок придёшь к ней, забыв стрельбу.
Прильнёшь, закусив губу.
Лицом к себе повернешь - и разом
В тебя уставится третьим глазом
Дыра, чернеющая на лбу.

Ты умело сбиваешь спесь -
Но я справлюсь, куда деваться;
Ночью хочется напиваться,
Утром хочется быть не здесь.

Свален в кучу и гнил на треть,
Мир подобен бесхозным сливам;
Чтобы сделать Тебя счастливым,
Нужно вовремя умереть.

Оступиться, шагая по
Нерву - hey, am I really gonna
Die? - не освобождать вагона,
Когда поезд пойдёт в депо.

В землю падаль педалью вжать,
Чтоб не радовалась гиенья
Свора пакостная; гниенья
Коллективного избежать.

И другим, кто упруг и свеж,
Объяснить всё как можно чётче;
Я уже поспеваю, Отче.
Забери меня в рай и съешь.

Я специалист по бесперебойной подаче слёз -
Ты воспитал в себе выдержку партизанью.
Ты пьёшь кофе в Гостином - я ем в Маяке лазанью,
Ты по бизнесу в Хельсинки - я в колонию под Рязанью
Предотвращать резистентный туберкулёз.

Фильм, в котором почти непроизводима речь.
Она пишет ему откуда-нибудь «тут сыро» -
Он ей очень рекомендует себя беречь.
И они никогда не осуществляют встреч -
А на сэкономленные отапливают полмира.

Ему скопленной нежностью плавить льды, насыпать холмы,
Двигать антициклоны и прекращать осадки.
Ей на вырученную страсть, как киту-касатке,
Уводить остальных от скал, китобоев, тьмы.
Славно съездить, мой милый, мягкой тебе посадки.
Познавательной мне тюрьмы.